Роман Киселёв, руководитель правовых программ Московской Хельсинской Группы, прошлой осенью неожиданно для себя возглавил движение по защите прав российских граждан, пострадавших во время протестов в Беларуси, и узнал много нового о дипломатических практиках двух стран.

Как получилось, что вы занялись этой темой?

Роман Киселёв: Вообще изначально я приехал в Минск в частном порядке по приглашению моих друзей-белорусов — посмотреть на выборы. А уже с 13 августа работал в волонтёрском лагере у Окрестины, где была главная пыточная. И с этого момента моё участие стало носить уже, скорее, профессиональный характер. Потому что, когда на твоих глазах происходит гуманитарная катастрофа, а у тебя есть какие-то полезные знания и навыки, надо что-то делать. Уехал я оттуда в начале сентября, уже имея план действий. Поскольку, что меня удивило, мало кто из российских правозащитных организаций вообще пытался помогать людям, пострадавшим от репрессий в Беларуси. И мы, похоже, заняли такую центровую роль по связи российского и белорусского гражданского общества.

Кому вы помогаете в связи с белорусскими протестами?

Р.К.: У нас три большие линии работы. Первая касается прав россиян, которые пострадали во время активной фазы протеста с августа по ноябрь 2020 года. Вторая линия — это защита прав российских граждан, которых высылают или выдворяют на территорию России. Чаще всего это те, кто всю жизнь или большую ее часть прожили на территории Беларуси, и у них нет здесь никаких связей и возможностей получить поддержку. И третье — это экстрадиция белорусских граждан, которые либо скрываются в России от преследования по политическим мотивам, либо крайне неожиданно для себя оказываются объектом интереса белорусских правоохранителей по результатам событий, связанных с протестом.

Сколько россиян пострадало во время протестов, и кто эти люди?

Р.К.: Нам удалось найти данные о примерно полусотне человек. Мы связались с ними, и около тридцати из них согласились дать подробные интервью нашим волонтёрам о том, как они оказались в стране, как происходило задержание, содержание под стражей. Еще в августе мы вошли в Международный комитет по расследованию пыток в Беларуси и начали пользоваться их методикой интервьюирования. Так вот, это абсолютно разные люди: и айтишники, и активисты, работавшие наблюдателями на выборах, молодые и пожилые, мужчины и девушки… Идеальный срез населения. Что только подчеркивает максимально случайный характер задержаний. Например, мы задокументировали невероятную историю человека, который занят в строительном бизнесе и встречался с друзьями после работы. Их задержали и в багажнике его машины обнаружили строительную каску, что натолкнуло силовиков на мысль, что он какой-то координатор протестных действий. В итоге он был жесточайше избит и провёл несколько дней в заключении.

Как складывается их история дальше?

Р.К.: По каждому из этих людей у нас собрана довольно весомая папочка: интервью, разные дополнительные документы. На данный момент подходим к следующей фазе. Выделили пул жертв, в историях которых зафиксированы серьезные нарушения — с избиениями, унижениями — и готовим заявления в Следственный комитет РФ о возбуждении уголовных дел. Кстати, одно из первых таких заявлений ушло в ноябре, и неделю назад этот человек сообщил, что, наконец, он получил ответ от СК РФ с отказом в возбуждении дела: факты, изложенные в обращении, им не удалось подтвердить, потому что якобы он не вышел на связь. Хотя мы точно знаем, что они даже не пытались его найти. В ближайшие дни мы направим еще десять таких заявлений в органы — и будем следить за реакцией. И третий этап нашей работы по этой линии, которой мы занимаемся в сотрудничестве с «Общественным вердиктом», — анализ и презентация результатов интервьюирования, чтобы наше общество получило представление о том, что же происходило в Беларуси с российскими гражданами.

А если на эти десять заявлений тоже придёт отказ?

Р.К.: Если говорить о стратегии вообще, мы очень рассчитываем на международные институты: Комитет по правам человека ООН и Европейский суд по правам человека. Часть дел, по которым мы прогнозируем отказ со стороны СК РФ, направим в один орган, часть — в другой, чтобы получить какие-то важные утверждения об обязательствах России по подобной категории дел. Кроме того, у Российской Федерации есть обязательства в рамках Конвенции против пыток, которые, судя по последним реакциям, она не исполняет. И мы рассчитываем, что Комитет против пыток ООН попытается поднять эту проблему перед правительством, а совместно с ним это сделает специальный докладчик ООН по пыткам, материалы для которого мы готовим.

Как возникла тема с депортацией?

Р.К.: Среди тех людей, с кем мы работали по фактам их задержания, были люди, достаточно долго проживавшие в Беларуси. Самые серьезные случаи — это истории двух молодых людей, у которых были «астрономические» запреты на въезд — порядка 10 лет. То есть они с детства живут в Республике Беларусь, а тут на десять лет оказываются в стране, где у них нет ни семьи, ни друзей, а то и документов. Если ты много лет живёшь в Беларуси, то просто не видишь необходимости оформлять или вовремя менять российский паспорт. Ближе к Новому году процесс депортации усилился — очевидно, после ослабления протестного движения силовики сфокусировались на выявлении «потенциально опасных» граждан. И первый человек, которому мы уже активно помогали, был Олег Малащенко — опытный белорусский активист, около 50 лет.

Как происходит процедура выдворения?

Р.К.: Выдворение включает в себя две процедуры: высылку и депортацию. При высылке тебе предписывается добровольно покинуть страну в определенный срок, при депортации тебя насильно вывозят. Олегу назначили высылку, он это решение обжаловал. Но не дожидаясь окончательного решения суда, его заключили в изолятор на несколько дней, а потом отвезли на российскую границу. Жена успела быстро передать ему какие-то вещи, деньги, и вечером 30 декабря вместе с несколькими другими депортированными россиянами его оставили на автозаправке в Смоленской области, откуда до ближайшего населенного пункта идти шесть часов по зимней дороге. Там они сели на электричку и к ночи оказались в Смоленске. Всё это время мы были на связи с его женой и дочкой, чтобы встретить его в Москве и обеспечить проживание. 31 декабря я заселил его в квартиру нашего волонтёра, а 17 января Олег отправился к своей дочери, проживающей в одной из европейских стран. В Минске у него осталась жена и двое несовершеннолетних детей.

Разве так можно?

Р.К.: У другой нашей подопечной — депортированной женщины 35 лет — двое детей осталось с бабушкой больше, чем на год. Выдворили ее в январе, причем, в СИЗО она оказалась еще весной прошлого года, тоже из-за паспорта.  Всё это время российское дипломатическое представительство делало её загранпаспорт. Её и ещё одну женщину 60 лет мы вели от Смоленска — наши партнеры из белорусской Human Constanta передали им наши контакты, но у женщин не было ни денег, ни даже телефона. Как их вывезли из тюрьмы, так и бросили на границе. Позвонили нам с чужого телефона на вокзале. Пожилую женщину нам удалось пристроить в питерскую ночлежку, у нее никого нет. А второй помогаем с работой и жильем, чтобы она могла продержаться шесть месяцев, которые действует запрет, и вернуться домой.

Но ведь они вообще не связаны с протестами?

Р.К.: Раньше подобными историями мы не занимались — эти регулярные практики выдворения оказались в нашем поле зрения исключительно благодаря протестам. И сейчас, когда к нам обращаются люди, которых вот-вот вывезут, мы уже не можем их игнорировать. Очевидна системность этой проблемы: люди от этого страдают довольно часто, а мы — российское общество — вообще не знаем об этом. Даже в Комитет гражданского содействия, который занимается делами беженцев и мигрантов, такие жертвы не обращаются. И не удивительно: когда вы попадаете в чужую страну, где у вас никого нет, вам просто неоткуда узнать об этой организации.

И что делать?

Р.К.: Сейчас мы готовим серию писем в госорганы, чтобы обозначить эту проблему перед правительством России, которая, на мой взгляд, не очень ответственно подходит к защите прав своих граждан. Позиция международных организаций такова, что нельзя депортировать людей, у которых сформированы глубокие связи со страной, в которой они живут, есть семья и т. д. И нужно, чтобы была прекращена практика депортации в никуда, когда человека просто бросают на границе, и Россия, я знаю, тоже так делает. Мне кажется, это просто дикость, которой в 21 веке быть не должно. Дело даже не в том, чтобы в поле не бросать — должны быть специальные институты по интеграции этих людей. Потому что иначе, в лучшем случае, мы получаем бездомных, в худшем — трупы.

Белорусских граждан, которых готовят к экстрадиции из России, вы тоже защищаете?

Р.К.: Проблему, связанную с экстрадицией, мы, конечно, ждали. С конца осени подход российской власти к белорусской истории стал меняться — в сторону большей поддержки нынешнего режима. Начались задержания у посольств. 30 декабря у нас появился первый кейс: господина Прилуцкого «взяли» в Петербурге, в аэропорту на проверке документов. Он оказался в базе международного розыска на территории стран СНГ. Таких задержанных обычно оставляют в СИЗО на 40 суток, а потом постоянно продлевают арест до истечения 6 месяцев. За это время российская прокуратура направляет своим белорусским коллегам уведомление, и те направляют официальный запрос на экстрадицию.

Сколько всего белорусов было задержано в России в связи с протестами?

Р.К.: В январе было второе задержание, третье и четвертое — в феврале, пятое и шестое — в марте. Два кейса в Петербурге, четыре — в Москве. И в отличие от первого человека, остальные были найдены и задержаны российскими органами уже целенаправленно. Некоторые из них довольно известны — как, например, господин Кудин, чемпион по смешанным единоборствам, он реально мог оказывать сопротивление силовикам. А кто-то, как господин Давидчик, просто модерировал телеграм-чат из России и также был обвинен в организации протестов, задержан ФСБ, и теперь он в СИЗО. Я бы сказал, что Россия начинает пособничать Беларуси по отношению к этим людям.

Чем конкретно занимаетесь именно вы?

Р.К.: В партнерстве с «Гражданским содействием» мы сформировали отдельную рабочую группу по этим кейсам, во-первых, чтобы предоставлять людям защиту в российском суде, во-вторых, чтобы качественно готовить документы для последующего обращения в ЕСПЧ. Когда выносится решение об экстрадиции, после обжалования первого решения можно отправить специальное заявление по 39-му правилу регламента Европейского суда с требованием применить меры временного характера — то есть временно запретить экстрадицию этих лиц в связи с тем, что, во-первых, им угрожает пытка и бесчеловечное отношение, а во-вторых, потому что их дела политически мотивированы. И хотя генпрокуратура пока ни одного решения не вынесла, мы ожидаем, что все они будут не в пользу наших подзащитных, и очень рассчитываем, что 39 правило сработает. Оно обязательно к исполнению, но в нашей стране есть проблемы с этим — так, недавно оно было нарушено в случае с Алексеем Навальным. 

Чего нам ждать, как вы думаете?

Р.К.: Лично мне кажется, что из всех этих историй экстрадиция белорусов — самая опасная и долгоиграющая история. Если осенью они могли сбегать в соседние страны, то сейчас это невозможно из-за коронавирусных ограничений. Единственный путь, который для них открыт — Россия. Но если ты уже объявлен в розыск, то и из России тебе не уехать, остается скрываться здесь и ждать, когда за тобой придут. При этом Россия сама начинает использовать миграционные инструменты, чтобы «вытуривать» неугодных белорусов. На днях в Петербурге были арестованы глава белорусского землячества вместе с четырьмя активистами, у которых нет российского гражданства. Им, очевидно, грозит высылка. Будем наблюдать за ситуацией.*

*На 2 апреля прошло уже три суда по ст. 18.8 Кодекса об административных правонарушениях (нарушение режима пребывания в РФ). Во всех трёх случаях органы внутренних дел требовали высылки, но активистов удалось отстоять, и суды назначили только штрафы.

Беседовала Юлия Балабанова

Если вам важна работа МХГ, поддержите нас: https://donate.mhg.ru/