Леонид Никтинский, обозреватель «Новой газеты», кандидат юридических наук, лауреат Премии МХГ

«Почему вы молчите?» — спрашивают у нас из-за рубежа. Тот же вопрос можно поставить и так: а есть ли в России общество? Попробуем ответить на него на примере города Калининграда. Конечно, исторически он не совсем российский и не совсем обычный — хотя бы уж тем, что в Калининграде находится могила философа Иммануила Канта.

^{Адвокаты Мария Бонцлер и Екатерина Селизарова. Фото: Леонид Никитинский / «Новая газета»}

Что нам говорит Кант? Основоположник моральной философии модерна, он додумался до того, что «каждый законодатель для самого себя». Не «судья» — так-то любой найдет оправдание, почему он молчит. «Законодатель»! И это — мы, а не те, кто 5 марта придумал — для нас, а не для себя — статьи 207.3 УК и 20.3.3 КоАП про дискредитацию Вооруженных сил. Мало ли что можно написать, говорит Кант. Важно то, что не на бумаге, а в моральной природе человека, где угнездился его загадочный категорический императив. Только не надо делать вид, будто ты его не знаешь. Знаешь-знаешь! — и не маши бумажкой, судья, дело не в ней.

Спускаясь на землю из «трансцендентного», надо пояснить, что стандартные плакаты «Нет …» и прочая агитация даже формально не попадают под диспозиции статей 207.3 УК и 20.3.3 КоАП, и это очевидно любому, кто принимает по ним решения.

Они «понимают, но ничего сделать не могут».

А теперь про тех, кто что-то сделать может.

1

Военный пенсионер майор Дмитрий Сидельников 24 февраля проснулся, посмотрел телевизор и положил себе такой нравственный закон, что надо что-то делать. Прежде он служил в ракетных войсках, «сидел на ядерной кнопке» и понимает, что это такое, а теперь у него есть маленький кинотеатр в торговом центре курортного Зеленоградска. На рекламном мониторе у входа в ТЦ Сидельников запустил титры «Нет …!» между роликами, то есть 30 секунд про Бэтмена, потом «Нет …!», потом снова «Ну, заяц, погоди!». Так это крутилось до мая, пока кто-то из курортников не настучал.

Пока шел обыск, один из соседей по аренде в ТЦ, узнав, в чем дело, перерезал у монитора провода: он патриот, но какой-то не бдительный. Сейчас Сидельников ждет решений по двум делам по статье 20.3.3 КоАП. Впрочем, и в кинотеатр теперь мало курортников покупает билеты, так как «из России ушел Голливуд».

2

Сергей Ерыкалкин недавно переехал в Калининград с Камчатки: скопив там денег, здесь он купил несколько квадроциклов и открыл пункт их проката. Он вышел на центральную площадь Победы, и суд выписал ему штраф… Ну тебе-то что надо, мужик? Катайся себе на квадроцикле по Куршской косе, наслаждайся жизнью, ведь тебя не обратно на Камчатку могут заслать, а еще куда похуже…

3

Алексей Журавлев с сыном вышли на площадь с плакатом «Нет …», а когда отца забрали, сын с тем же плакатом встал на его место. Оба уже в Бишкеке, чтобы сыну не попасть под частичную мобилизацию, а отца будут судить на днях заочно: птичка уже улетела, а челюсти правоохранительных органов остановиться не могут — клацают сами по себе.

4

Восемнадцатилетняя Елизавета Яриза фигурирует в полутора десятках протоколов о задержании 2 марта других, незнакомых ей людей, все протоколы начинаются одинаково: «Яриза держала плакат «Нет …», а такой-то или такая-то стояли с ней рядом и «не могли не осознавать».

5

Егору П. на момент задержания 18 лет еще не исполнилось, и штраф за участие в митинге его маме выписал не суд, а комиссия по делам несовершеннолетних. На заседание собрали человек сорок учителей и бог знает кого еще, и давай Егора воспитывать: «Ты же, наверное, не понимал значения своих действий? А может вообще просто мимо проходил?»

Егор отвечал перед комиссией: «Все я прекрасно понимал, шел не мимо, а именно на митинг, потому что…» (тут нам бы не подставить его снова). Комиссия стала спрашивать у мамы, почему она плохо воспитывает сына, а мама отвечала: «Я своим сыном горжусь».

6

Михаил Сухоручкин — 20-летний москвич, влюбился в Калининград и поступил здесь в университет. Когда началась специальная операция, он купил баллончик краски, но какое-то время боялся им воспользоваться, пока 6 апреля, ночью, не подкрался к военному мемориалу и на задней стенке, чтобы не оскорбить память павших, сделал надпись. Его нашли по записям видеокамер и допросили в ОВД с дежурным адвокатом, но когда они все подписали, и она ушла, снова задержали и повели уже совсем другую беседу. В результате Сухоручкин там же записал покаянное интервью, до сих пор доступное в Сети: «Я просто идиот, мне это только что разъяснили».

Сухоручкин вышел из ОВД и пропал — из Москвы прилетели сошедшие с ума родители, на четвертый день поисков думали, что уже не увидят сына на свободе, а то и живым.

А в это время он шел, выбросив телефон, пешком к польской границе, где, рассчитав промежуток в обходе патрулей и сделав в колючей проволоке лаз с помощью бревен, сумел ее пересечь.

Потом он долго не мог позвонить маме, так как находился в лагере для интернированных, а как только ему там предоставили политическое убежище, позвонил и нашелся.

7

Оксана Акмаева — совсем другой человек, она известна всему Калининграду: работала в газетах и на радио, а в последнее время занималась организацией джазового и других международных фестивалей, каких в Калининграде до 2022 года проводилось множество. Утром 24 февраля, как рассказала мне по телефону Оксана, до этого ни на какие митинги не ходившая, она «впала в оцепенение, оделась в чистое» и отправилась на площадь, «как сомнамбула», только попросила 17-летнего сына Матвея с ней не ходить, потому что он-то уж точно что-нибудь там отчебучил бы. На площади миролюбивые старушки пытались разговаривать с ментами в сферических шлемах, но диалога не выходило. Появились провокаторы, что-то кричали, полиция ходила вокруг, теснее сжимая кольцо.

Они с другом отошли покурить и «как истинные калининградцы стали искать мусорку» — тут их и повязали. И в этот момент, вспоминает Оксана, как в кино, на новодельном храме на площади ударили колокола.

Через несколько дней на двери их подъезда Матвей, гулявший с собакой, увидел серийно изготовленную ленту с надписью: «Zдесь жиVет предатель» — точно такие же были наклеены и на дверях других людей, задержанных на митинге, по адресам, которые они сообщили в полиции. Оксану надпись не напугала, но она испугалась за сына: а что если бы клеившие ленту не убежали?

В суд Оксана пошла одна, но, на ее удачу, в коридоре ее увидела адвокат Селизарова — тоже завсегдатай фестивалей: «А ты что тут делаешь?» Они подписали соглашение и зашли в зал вдвоем. Если бы не Екатерина, Оксана наговорила бы себе еще и на уголовную статью, но подруга-адвокат в какой-то момент сказала судье: «Позвольте, ваша честь, я за свою доверительницу сама буду отвечать». И все обошлось штрафом.

Оксана, до сих пор никуда не собиравшаяся уезжать, так как вся ее жизнь была связана с любимым городом, улетела сначала в Грузию — проводить там «форум Кафки и Оруэлла», до этого лет десять набиравший обороты в Калининграде (мы с ней там даже встречались раньше). Сейчас она получила подтверждение, что ее ждут в Германии, сначала в специальном лагере во Фридленде, что переводится как «город свободы» (после войны там был организован лагерь для немцев, не захотевших остаться в ГДР).

Только вещи, которые Оксана вдумчиво отбирала несколько месяцев, все оказались не те, а нужное она не взяла. Потому что вот так сорваться, все побросав, — это нечеловеческий опыт.

8

Игорь Лазаревич Барышников — инженер, на митинги ходит, как на работу. Он уже заплатил штрафы и просидел в общей сложности 32 дня по четырем административным делам за участие в незаконных мероприятиях и одному — за оскорбление президента, а теперь под уголовным делом по статье 207.3 УК — за дискредитацию Вооруженных сил на закрытой странице в фейсбуке*. Барышникову 63 года, в Калининград он вернулся 7 лет назад из Магнитогорска, когда его мама сломала ногу, но живет он сейчас в городе Советске (примерно в двух часах на маршрутке от Калининграда) с мамой, которой исполнилось 96 лет.

Маме он про суды не рассказывает, чтобы не волновать, и когда у них в доме 7 часов шел обыск, она, кажется, так ничего и не поняла. При обыске была изъята, в числе прочего, книжка о Нюрнбергском процессе, которая приобщена к делу в качестве вещественного доказательства не очень понятно, чего, а всего там полторы тысячи листов с разнообразными экспертизами.

На судебных заседаниях, которые начались в конце сентября, Барышников сидит между двумя адвокатами (Селизаровой и Бонцлер), и они с двух сторон его держат, чтобы он не вскочил и не наговорил лишнего.

Инструкция такая: «Отвечать коротко, только на вопросы: имя, фамилия, год рожденья»… Беда, однако, случилась уже тогда, когда следом за этими вопросами судья спросила, есть ли у Барышникова правительственные награды: «Нет… слава богу».

Ну Игорь Лазаревич! Это же может вам стоить еще год срока на пустом месте! Но кроме двух адвокатесс на страже, где-то тут сидит и Кант со своим категорическим императивом и тоже толкает его в бок. А судья между тем очень подробно расспрашивала свидетеля — социального работника еврейского центра — о состоянии здоровья мамы, и это хороший признак: все понимают, что если его срок будет реальным, маму это убьет.

Я спросил у Барышникова, с которым мы поговорили по трем разным мессенджерам (у него все время обрывалась связь), не аукнется ли ему, если про него написать в газете. Он ответил, что ему бояться нечего — хуже уже не будет.

Его рассказ ценен для нас тем, что он знает в лицо всех постоянных участников митингов и говорит, что после 24 февраля на площадь Победы вышло много новых, а после объявления частичной мобилизации поднялась еще одна новая волна, в которой преобладают женские лица.

В моем командировочном блокноте есть еще полтора десятка примеров. Мы выбрали лишь самые яркие и прямо связанные со специальной операцией. Все эти люди всякий раз понимают, что у них могут быть неприятности, но, как правило, заранее к ним не готовятся, а когда их задерживают и отпускают до суда, звонят в Москву в «ОВД-Инфо»**. Оттуда их данные пересылают обратно в Калининград адвокату Марии Бонцлер, и затем уже она им звонит, чтобы узнать, когда будет суд, а лично знакомится чаще всего уже в суде.

На всю Калининградскую палату адвокатов численностью около 600 человек до марта 2022 года она такая была одна. Ее дедушка был незаконнорожденным сыном прусского барона фон Бонцлера, а сама Мария в 1995 году подвизалась в Общественной палате Калининградской области. Тогда в связи с первой чеченской войной стала актуальной тема «солдатских матерей», чью организацию в регионе Бонцлер и создала — после войны мамы куда-то разбежались, но организация осталась. По материалам своей и других правозащитных НКО Бонцлер написала три книги о погибших в мирное время военнослужащих и их родителях и заслужила премию Московской Хельсинкской группы. Получив второе высшее юридическое образование, Бонцлер сдала экзамен на адвоката и стала вести дела, связанные с военной службой: в Калининградской области много военных частей, и работы ей хватало, но затем к этому прибавились и дела, связанные с несанкционированными митингами.

22 февраля, словно что-то предчувствуя, Бонцлер попала в больницу с сердечным приступом, телефон у нее отобрали, чтобы не спровоцировать новый, и о начавшейся специальной операции она слышала только от других больных.

Выйдя из больницы 5 марта, она узнала, что завтра вступит в силу статья 20.3.3 КоАП, и уже 6 марта, в воскресенье, на площади Победы в дополнение к прежним, которым вменялась старая статья о незаконных митингах, похватали и целую кучу народу уже по новой статье. На 18 марта у 12 судей Центрального районного суда Калининграда было назначено 28 таких дел, и Бонцлер понимала, что на всех ее физических сил не хватит.

Между тем адвокат Екатерина Селизарова, специализирующаяся вообще-то на гражданских делах, проснулась утром 24 февраля и так же, как и все подзащитные Бонцлер, положила себе закон, что надо что-то делать. Катя Селизарова не похожа на тот образ правозащитной активистки, к которому мы привыкли: очень следящая за собой, эффектная, цепкая, и то что называется «успешная». Впрочем, до нынешнего марта она правозащитницей и не была. Мама Кати когда-то ушла в отставку с поста заместителя председателя областного суда, сама она начинала секретарем судебного заседания, всех в этом замкнутом мирке, включая судей, знает лично, и ее тут тоже знают все.

Недоумевают, конечно, что за шлея попала ей под модный хвост — а это опять «беспокойный старик Иммануил». Полазив по интернету, Селизарова нашла во всех сообщениях об интересующих ее делах коллегу Бонцлер, с которой до этого знакома не была.

Она позвонила и предложила помощь — теперь на 600 человек в областной адвокатской палате их стало уже двое.

Новую подругу Катя учит выдержке и даже приодела ее в магазинчике у одной своей знакомой: ведь жить тоже надо, а не только таскаться по судам.

21 марта Бонцлер и Селизаровой стало уже чуть легче, чем 18-го, но они все еще бегали по этажам двух зданий Центрального суда, сопровождаемые толпой тех, чьи дела были назначены на более поздние часы и просто сочувствующих. По дороге могли подхватить Акмаеву (о ней выше) или кого-то еще, кто самонадеянно пришел без адвоката. Стандартно такие дела направляются к трем судьям этого суда, от которых понятно, чего ждать, а тут судей было много, а они, объясняет Селизарова, все разные, есть даже такие, кто, как видно по глазам, протестующим сочувствует, но «сделать ничего не может».

Катя, конечно, сконцентрировалась и волю своим чувствам не давала, а Бонцлер — при работе в таком темпе и просто по характеру — сдерживаться уже не могла и как минимум в трех случаях повелась на провокации со стороны уже хорошо изучивших ее судей. Впрочем, доносы написали только двое, а третьему судье она потом на очередном заседании по чьему-то делу даже по-человечески сказала «спасибо».

21 марта Бонцлер защищала в числе прочих Алену и Соню, одна из них официантка, а другая художница, друг с другом они не знакомы. Их позиция состояла в том, что они «просто шли мимо», тем не менее судья подвела Бонцлер к тому, чтобы обсудить происходившее на митинге. «Выяснилось полное несовпадение позиций и произошла острая политическая дискуссия»

На основании двух заявлений судей третий судья — Олег Подушкин из Ленинградского районного, куда ради объективности было передано дело, — присудил Бонцлер два штрафа по 30 тыс. рублей. К чести коллег из адвокатской палаты они направили в суд «мнение», в котором просили прекратить преследование: согласно ст.18 Закона об адвокатуре «адвокат не может быть привлечен к какой-либо ответственности… за выраженное им при осуществлении адвокатской деятельности мнение». Пока позиция палаты никем не была учтена, в том числе в апелляционной инстанции, но дело имеет прецедентное значение не только для Калининграда, и это решение будет обжаловано дальше — в кассационную инстанцию в Санкт-Петербурге, а там, возможно, и в Верховный суд.

Тем временем все новые и новые люди выходят на площадь Победы, и никто не знает, сколько их еще выйдет в ближайшем будущем — ведь военные действия продолжаются, а частично мобилизованных для того и набирали. Конечно, это все равно лишь капля в море, может быть, статистика адвокатской палаты правильно отражает соотношение тех, кто вышел, и кто не вышел: 2 к 600.

Есть в Калининграде, разумеется, и сторонники СВО — здешний патриотизм в силу исторического происхождения анклава и большого количества военных частей вообще довольно специфичен.

Но некоторые судьи, закрывая папку с решением, с нажимом говорят, глядя адвокатам в глаза: «Обжалуйте!» А один следователь ФСБ поведал Бонцлер: «Эх, вот выйду скоро на пенсию, буду организовывать детские праздники».

Ну дай бог… если впереди нас ждет мир.

Протообщество, уж какое есть в Калининграде, пришло в движение: раньше не было нужды, а теперь — никуда не денешься: надо думать и полагать себе какие-то нравственные законы, без которых, как всякий смутно чувствует, он и не вполне человек. Рвутся старые связи, зато образуются новые.

Что это за люди, попавшие благодаря Бонцлер к нам на страницы? Что за человек она сама? А Катя? Они все очень разные, а объединяет их, если обратиться к Ханне Аренд — кстати, тоже жившей в Кёнигсберге, — способность выносить нравственное суждение, не прогибаться под агрессивно-послушное большинство и невозможность переступить некую черту. Можно сказать и так, что это те, кто просто не хочет врать, живя в насквозь изолгавшемся обществе.

А черта у каждого своя: кто-то готов терпеть до такого-то предела, а кто-то и тут уже не в силах и, «как сомнамбула», почти безотчетно идет на площадь Победы.

Но черта существует, и это залог того, что нравственный закон однажды становится «всеобщим» — так, во всяком случае, полагает Кант.

^{* Компания META признана экстремистской, деятельность ее соцсетей запрещена на территории РФ.
** Организация внесена властями РФ в реестр «иноагентов».}

Источник: Свободное пространство, 18.10.2022