Виктор Шендерович, писатель, журналист, лауреат Премии Московской Хельсинкской группы в области защиты прав человека:

Памяти Сергея Ковалева

Сергей Адамович Ковалев был воплощением достоинства, ума и бесстрашия.

Экскурсию в штрафной изолятор, где он сидел в брежневские времена, я прервал на одиннадцатой минуте, а закричать от отчаяния хотелось уже на третьей. Ковалев провел в этом промозглом каменном мешке — многие недели. За убеждения, — не странно ли?

А в новых временах был и Грозный, и Буденновск. Проклинаемый «державниками» народный депутат спасал людей — спасал под презрительное улюлюканье т.н. «большинства», к которому не принадлежал и не мог принадлежать никогда.

Это наша проблема, а не его.

Он не боялся выпрямиться в полный рост среди этой превосходящей массы сограждан, людей, чаше всего, без имени и биографии. Их науськивали на Ковалева – и так, как ненавидели его, мало кого ненавидели в нашей новейшей истории.

Сказать, что он «держал удар» — формулировка, я думаю, не очень точная. Просто его нравственный императив был, удивительным образом, и впрямь под стать звездному небу — и отклониться от этого азимута было для Ковалева делом физически невозможным.

За свой легендарный характер Сергей Адамович получил от друзей ласковое прозвище «Саддамыч», но вот — передо мной письмо от него, полученное пару лет назад: «Знали бы Вы, как помогает Ваша поддержка в постоянной войне с сомнениями, самокопанием, приступами бессилия».

Это — о цене, которой дается безукоризненно прожитая жизнь. О том, что находится за кулисами подвига.

Сергей Ковалев был патриотом России, но это слово так давно и прочно замарано негодяями, что его надо варить в семи щелочах десятилетия напролет, чтобы употребить наконец без прилипших кавычек.

Ковалев был русский интеллигент в почти утерянном значении этого слова: кормушки не интересовали его, и мало интересовали внешние обстоятельства собственной жизни. Всерьез — и многие годы — мучила Сергея Адамовича только невозможность исправить историческую траекторию страны.

Массы были несопоставимы, но, как мало кто на нашей памяти, он мог бы сказать словами Макмерфи: я хотя бы попробовал.

Когда-нибудь — может быть — то самое большинство наберется ума и совести, чтобы сказать запоздалое «спасибо» и поклониться памяти этого невероятного человека.

Источник: Эхо Москвы, 9.08.2021