Борис Альтшулер, руководитель Региональной общественной организации содействия защите прав детей «Право ребенка», член Московской Хельсинкской группы:

Три книги: Л.М. Алексеева, «История инакомыслия в СССР» и «Поколение оттепели»; Пол Гольдберг, «Заключительный Акт»

«Это была нравственная несовместимость с советским варварством»

Сергей Ковалев

Правозащитное движение в СССР – явление для той эпохи необычное, можно даже сказать духовно-мистическое. Советские люди, выросшие на «великих» идеях Октябрьской революции, социализма-коммунизма, «светлого будущего» в принципе не понимали чисто человеческих, без какой-либо идеологии мотивов правозащитников. Действительно, конечная цель правозащитной активности – спасти конкретного человека, ставшего жертвой репрессий. Как-то мелко это по сравнению с великими задачами построения разумного, справедливого общества. Но вот оказалось, что не мелко, что именно эти простые человеческие чувства сострадания, желания помочь – именно они изменили ход истории. Хорошо помню, как старшая сестра моего отца – человек умный, отзывчивый, но дитя советской эпохи, при этом резко критичная в отношении советских реалий, «извративших идеи Революции», сравнивала нашу правозащитную деятельность (которую она очень одобряла, разговор был в 1970-е годы) с революционной борьбой против царского режима.

В этом сравнении – глубокое непонимание «вне-идеологической», сугубо нравственной (см. эпиграф) основы правозащитного движения. Конечно, среди советских диссидентов было немало ставящих некие программные  идеологические задачи: разные «улучшатели социализма», «молодые коммунисты», ненасильственные борцы за национальную независимость… И, конечно, они становились жертвами репрессивной тоталитарной машины, и правозащитники за них заступались, исходя из того фундаментального принципа, что уголовное преследование за убеждения, за слово недопустимо (на этом принципе основано мое недавнее, 10 июня с.г., обращение к Президенту РФ - https://echo.msk.ru/blog/baltshuler/2852592-echo/ ). Не каждый диссидент – правозащитник, но правозащитники, конечно, были диссидентами и тоже подвергались репрессиям.

И еще одна специфика правозащиты, мало понятная различным «борцам за великие цели», - отрицание любого насилия. «Правозащитники никогда не прибегали и не призывали к насилию и единственным своим оружием считали гласность», - сказала в своем последнем слове в Московском городском суде 2 апреля 1981 г. Татьяна Осипова. Таню приговорили к 5 годам заключения в лагере строгого режима и к 5 годам ссылки, освобождена в марте 1987 г. в рамках общей кампании освобождения советских политзаключенных в начале перестройки.

И еще одно удивительно точное, принадлежащее правозащитнику и замечательному добрейшему человеку Леонарду Терновскому, определение правозащиты: «Противление злу ненасилием» (перефразировка «непротивление злу насилием» Льва Толстого).

Три книги, которым посвящена данная заметка – это летопись того самого «противления злу ненасилием», о котором говорит Леонард Терновский.

Вы можете помочь нам сохранить историю, поддержав сбор на переиздание трёх важных книг о правозащитном движении — «История инакомыслия в СССР» и «Поколение оттепели» Людмилы Алексеевой и «Заключительный Акт» Пола Голдберга: https://planeta.ru/campaigns/mhgbooks