Е. Бунтман― Здравствуйте. Это программа «Особое мнение». Напротив меня в студии Ева Меркачева, журналист, правозащитник, лауреат премии Московской Хельсинкской группы. Добрый день.

Е. Меркачева― Добрый день.

Е. Бунтман― Давайте начнем с дела крымских татар. Уже привычная повестка. Дела против крымских татар. На этот раз обвиняют в диверсии и одного из лидеров Наримана Джеляла задержали и держали с мешком на голове сутки. Даже больше. Это что? Какая-то норма. Крымское Гуантанамо.

Е. Меркачева― Это не только в Крыму такое происходило. Мы слышали очень часто рассказы заключенных. Которые обычно задерживались по серьезным статьям. Такие как «терроризм», громкое убийство. И они рассказывали, что их доставляли таким образом с мешком на голове. Рассказывали некоторые, что их вывозили в лес. То есть это такая методология, я бы сказала, которая, к сожалению, не уходит в прошлое. Мне казалось, что с каждым разом мы все реже про такие истории слышим. Но вот очередная. И это о чем? – о том, что, несомненно, мы должны об этом говорить. Хорошо, что эту тему подняли. Что бы ни совершил человек, в чем бы он ни подозревался – а пока суд не признал его виновным…

Е. Бунтман― Там даже мера пресечения не выбрана. Сегодня должны выбрать.

Е. Меркачева― Конечно, может его еще отпустят. Но это не имеет значения. Потому что человека задерживают и то время, которое он проводит в ожидании как сложится его судьба дальше, он должен быть не в пыточных условиях. Мешок на голове – это пытка. Это однозначно. Человек дезориентирован, напуган. Он в состоянии стресса и вообще не понимает. По сути, те люди, которые вот так поступают – они совершают преступление в отношении него. И на самом деле, если у него будут хорошие защитники, они могут потом все эти действия обжаловать и требовать возмещения морального вреда или может быть даже возбуждения уголовных дел по статье о злоупотреблении должностными полномочиями. Серьезная штука. Так действовать нельзя. Мы живем в цивилизованном государстве, мы все время говорим про права человека и это не должно быть только на словах и бумаге. Мы должны говорить, что мы как раз следуем этим принципам и требовать от наших правоохранителей. В первую очередь от них. Мне кажется в период пандемии мы немножко потеряли некий общественный контроль за ними. Почему я так считаю – потому что у меня лично увеличилось количество обращений от людей, которые рассказывают о том, как правоохранители, причем совершенно разные, это могут быть и полицейские, и сотрудники спецслужб применяли недозволенные методы, когда угрожали, пытались или пытали на самом деле, или пытались делать вид, что будут пытать. Самые разные истории и я их очень часто слышу.

Е. Бунтман― А раньше их было меньше? Пензенских анархистов пытали, и они об этом рассказывают.

Е. Меркачева― Их не было раньше меньше, просто из-за того, что вся эта пандемия, мне кажется мы просто потеряли понимание реальности и могли даже быть не в курсе того, что происходит. Правозащитники до сих пор не могут ходить по камерам в некоторых регионах. Например, в Москве. Поэтому они не знают ситуацию в целом. Основное количество жалоб мы получали как раз когда приходили в камеры карантинные, где людей только привезли и вот они начинали нам показывать свои травмы. Больше всего нас возмущало то, что применяют электрошокеры. Некоторые рассказывали, что не обходится одними приборами, что просто какие-то проволоки, которые подключают потом к току. Все это было. И все это на стадии задержания в основном. Даже не на стадии следствия. Из чего я например сделала вывод, что у нас такая традиция – задерживать максимально жестко. И пугать человека именно в этот момент. Тогда он будет дезориентирован, тогда может не подумать об адвокате. Тогда вдруг сразу все выложит и облегчит работу следствия. Но это такая тактика, которая для них работает. Но мы как правозащитники не можем это не просто не поддерживать, мы должны кричать на каждом углу, использовать любую возможность, чтобы сказать, что это недопустимо. Потому что права человека для нас важнее, чем даже интересы государства. Права отдельного человека в этом государстве для правозащитников очень важны. А государство уже система будет защищать.

Е. Бунтман― В Крыму вообще есть кому наблюдать? Потому что складывается ощущение, что это зона вне закона. Особенно, что касается крымских татар. Потому что то, что происходит в 2014 года, массовые обыски, задержания, аресты и исчезновения одного из подозреваемых. Так и непонятно, где он находится. Это выглядит как этническая чистка.

Е. Меркачева― Точно есть кому наблюдать. Потому что там существует… самой структуры, которая в любом крупном российском городе…

Е. Бунтман― Это немножко разные вещи. Есть структуры и есть кому наблюдать.

Е. Меркачева― Но я, честно говоря, не знакома лично ни с кем из правозащитников, но я знаю, что есть просто даже активные граждане. Это и писатели, журналисты крымские, которые следят за ситуацией, рассказывают в соцсетях о том, что происходит. И благодаря им можем какую-то картину иметь. Я не думаю, что это регион какой-то экстремально с возможностью, где могут что-то делать недозволенное. И я просто думаю, что к нему сейчас активный интерес. И всегда к нему было повышенное внимание. Но сейчас может быть оно еще удвоенное.

Е. Бунтман― Ситуация с крымскими татарами не изменилась за последние 8 лет. Кто-то успел уехать в Украину, а кто-то остался.

Е. Меркачева― В любом случае согласитесь, мы кроме этого случая не слышали, чтобы кого-то еще с мешком на голове…

Е. Бунтман― Но задержания, обыски, обыски у пожилых людей, задержания пожилых людей на глазах детей – это происходит постоянно.

Е. Меркачева― Не только на глазах детей, на глазах бывает огромного количества других людей, посторонних, соседей все это происходит. Не могу сказать, что у нас Крым какой-то «выдающийся» в этом смысле регион.

Е. Бунтман― По регионам. Самый Дальний Восток. Бунт в хабаровской колонии. Что там известно.

Е. Меркачева― Удивительный бунт.

Е. Бунтман― То есть это бунт.

Е. Меркачева― Все-таки его представляют как драку. Вообще что представляет из себя эта колония. Это колония строгого режима номер 14. Колония, где содержатся рецидивисты. И все они осуждены за очень тяжкие преступления. Обычно это убийства, двойное убийство, грабежи, разбои. И здесь жертвы. Поэтому это особая зона, где нет случайных людей. Помимо тех, кто может быть попал туда действительно будучи ошибкой суда и следствия. В этой колонии царили очень странные порядки.

Е. Бунтман― Скорее традиционного уклада колония как черная колония или красная.

Е. Меркачева― Вы даже знаете, что такое красная и черная колония. Между прочим, не все понимают, что такое черная. Давайте разъясним нашим слушателям. Это когда порядки криминальные и красная – когда порядки навязаны администрацией. Хотя, на мой взгляд колония должна существовать по закону. И порядки в принципе должны быть прописаны в нашем законодательстве. И нигде больше. Не должны быть ни красными, ни черными, ни фиолетовыми. В этой колонии были разные течения. Назовем их так.

Е. Бунтман― Черные и красные.

Е. Меркачева― Есть те, кто сотрудничает с администрацией. Их называют красными, есть те, кто придерживается криминальных традиций, с которыми сейчас активно борются. Вы знаете, у нас и движение АУЕ(экстремистская организация, деятельность которой запрещена на территории Российской Федерации) внесено в список запрещенных. И по авторитету всех сажают, мне кажется, уже на воле практически никого не осталось. По крайней мере, все те, кто были самым известными, были на любимом сайте, на котором любят просматривать журналисты список авторитетов, они практически все сидят.

Е. Бунтман― Прайм-Крайм вы имеете в виду.

Е. Меркачева― Да.

Е. Бунтман― Он пока не запрещен. Мы его можем упоминать.

Е. Меркачева― И говорят, что ведут его сотрудники правоохранительных органов. И они обладают теми архивами, полной базой. И делятся с читателями этой информацией. Так вот, и были одни, были другие. Хотя в принципе колония рабочая. Рабочей называют колонию, где все трудятся. Где так называемые «мужики». Их так обозначают.

Е. Бунтман― Нейтральные.

Е. Меркачева― Нейтрального характера. Их мало что интересует, кроме того чтобы отсидеть свой срок и отправиться домой к жене и детям. Они работали, там очень много производств, в основном мебель делают. Деревянную, из ДСП и металлическую. Вся эта рабочая колония, которая живет можно сказать по ПВР – правилам внутреннего распорядка исправительного учреждения. Но были красные, которые не делали все то, что остальные. потому что они были привилегированны. И были черные, которые не делали, потому что это не по понятиям. Появился там самый интересный персонаж – это конечно положенец. Очень странно, что все традиционные криминальные авторитеты считают, что он самозванец.

Е. Бунтман― Это кто?

Е. Меркачева― Положенец – это человек, который внегласно управляет колонией. Вообще по криминальным традициям назначают его обычно авторитеты с воли. То есть они ему делегируют полномочия. И он следит за порядком как считается. Общак держит. Все то, что сейчас запрещено категорически. Потому что у нас новые веяния и борьбы со всем тюремным черным укладом. Был этот положенец просто потрясающий персонаж. И потрясающий в том числе по чудовищной жестокости, которая сопровождала весь его жизненный путь. Муравьев его фамилия – уже известно. Поэтому можем мы ее назвать. Был задержан в свое время в 19 лет за то, что ограбил японских туристов. Я рассказываю историю практически детективную одного из осужденных, который, к сожалению, погиб. Каким бы он ни был. Это трагедия для его семьи. Это тот самый Муравьев. В свое время он был задержан за ограбление японских туристов. А поместили его в ИВС одного из поселков, откуда он сбежал. Он обманул милиционера, который его охранял. Все это произошло в 2000 году. Тогда еще была милиция. Он его обманул. Наручниками пристегнул к решетке. Завладел табельным оружием. Вскрыл оружейную комнату, забрал автоматы Калашникова.

Е. Бунтман― Неплохо.

Е. Меркачева― Расстрелял его самого. И потом вышел в поселок и стал бродить по улицам и палить во все дома. Люди спасались бегством. Кто-то прятался за углом. Одному местному жителю не повезло – он его убил на месте. Затем этот товарищ Муравьев, «камчатский Рембо» — его еще так называли. Он схватил двух женщин молодых, взял их в заложники. Затем он захватил автобус, угнал его вместе с этими женщинами. Это просто какая-то детективная история. Страшная, к сожалению.

Е. Бунтман― И какой же у него срок был?

Е. Меркачева― Автобус сломался, кстати. Если бы не этот факт, он бы, наверное, так уехал. Непонятно, правда, куда. Может быть в Японию. Дали ему 26 лет. Что вы думаете. Его поместили в тот же ИВС, где был до того, как сбежал. И ровно через год он сбежал оттуда снова. Он ожидал, что его этапируют в тюрьму. Но поскольку все это далекий регион, думали, что приедет вертолет и пока вертолет, железная птица летела, он сбежал второй раз. Не стали ему давать пожизненный срок, все-таки пожалели. Потому что на тот момент ему было всего лишь 19 лет.

Е. Бунтман― То есть это все к 19 годам сделал.

Е. Меркачева― Потом его судьба была неизвестной. Я ничего не могла найти о нем, понятно было, что человек по зонам, да по лагерям. И он вот он оказался в хабаровской колонии. Точнее колония Амурска. Номер 14 строгого режима. Где он принял на себя…

Е. Бунтман― То есть он сделал карьеру внутрилагерную.

Е. Меркачева― Видимо, да. Но никто не подтверждает, что он пользовался авторитетом и уважением, что его поставили на эту должность благодаря его каким-то заслугам. Он просто был сильный, оторванный и кстати его когда задерживали и судили – может быть это сказалось на том, что ему не дали пожизненный срок. У него были отклонения в здоровье психическом. И, может быть, это сыграло свою роль. И все-таки возраст. Поэтому его пожалели, можно сказать. А отклонения — это выражались как раз в том, что жестокость его беспримерная была. И он ее проявлял самым разным образом. Видимо, в колонии он продолжал зверствовать и вести себя как садист. Мы об этом сейчас не можем сказать, мы сейчас гадаем. Но в любом случае есть точная информация, что им оказались недовольны те авторитеты, которые… Традиционный криминал. Они посчитали, что он сотрудничает с администрацией. И что у него есть некое задание перекрасить всю зону в красный цвет. И традиционный криминал, черные они своих, как сказать — поклонников, приверженцев…

Е. Бунтман― Адептов.

Е. Меркачева― Да, черных адептов настроили. И вот случилась та самая потасовка. Вообще в колонии одно большое здание, как мне описывали.

Е. Бунтман― То есть Муравьева убили.

Е. Меркачева― Да, там несколько отрядов и начали драться между собой разные этажи. Потому что на одном этаже например черный отряд, на нижнем – красный. И они сцепились между собой. И Муравьева и его правую руку, такой был парень, фитнес-тренер, который получил 12 лет за ту же серию страшных преступлений. Вот они пали в этом, как назвать – бою. Равный он был или неравный – мы можем только гадать.

Е. Бунтман― Спецназ ФСИН там играл какую-то роль? В какой момент они начали участвовать.

Е. Меркачева― Я думаю, когда уже все произошло. Потому что ничего не предвещало, насколько я понимаю. И они уже пытались просто минимизировать те потери, которые происходили. Из той информации, которая есть на сегодняшний день, порядка, наверное, 6 человек в больнице. Два трупа. Это страшно. Но мы не представляем, что могло бы быть, если бы спецназ не зашел. Вдруг речь шла о том, что вся колония друг друга переубивали бы.

Е. Бунтман― Двое погибли. Пять в тяжелом состоянии говорилось. И в общей сложности получается 8 человек, по официальным данным 4 пострадали кроме двух убитых.

Е. Меркачева― История и страшная, и показательная. Потому что мы действительно серьезно говорим про то, что страна ведет борьбу против криминальных традиций…

Е. Бунтман― Но при этом насаждает свои. Как в колонии Владимира, Покровской, где сидит Навальный. Там так называемая красная колония, где годами издевались над заключенными с помощью этого «актива».

Е. Меркачева― Не могу сказать, никогда не была во Владимире.

Е. Бунтман― Во всяком случае, рассказывают люди, которые там сидели.

Е. Меркачева― В любом случае мне кажется, ни одна из наших колоний не должна быть ни красной, ни черной. Она должна быть натурального цвета. Это цвет закона. Пусть там все в соответствии с буквой закона.

Е. Бунтман― Еще один большой скандал этой недели. Это пытки в саратовской тюремной больнице. Где очередные чудовищные кадры и чудовищные подробности. Во-первых, знаете вы что-нибудь подробнее о ситуации.

Е. Меркачева― Нет, к сожалению, не знаю. Потому что Саратов не входит в ведение ОНК Москвы. Членом которого я являюсь. Не очень понятно из того видеоархива, часть которого стали публиковать, какое это время. Это важно. Потому что я, например, мониторю все, что происходит в нашей тюремной системе последние 9 лет. Как член ОНК, как правозащитник. И наверное, лет 15 уже как журналист. Поэтому то, что было 10 лет назад – просто был ужас. И ко мне приходили заключенные в кабинет редакции и рассказывали такие вещи, от которых волосы вставали дыбом. И мне при сидели взрослые мужики и они рыдали. Вот они только освобождались, они рассказывали, как они в тюремных больницах, через что они проходили.

Е. Бунтман― Я про бунт не просто так начал спрашивать. Потому что бунт, который в ангарской колонии возникал, там тоже из-за издевательств во многом. И много было бунтов заключенных, которые возникали в результате действий администрации и потом руководителей администрации тюремной переводили в другие зоны.

Е. Меркачева― Мы когда стали все получать, все сообщения, это уже на протяжении многих лет – и это было так всегда. И за что в первую очередь бились правозащитники – чтобы актива как такового не существовало. И помните, его исключили, то есть создание этих секций дисциплины и порядка. Их больше не было на бумаге. Однако мы стали замечать, что это все формальности, что они остаются. И для многих из нас очевидно, что эти активисты – как раз главное зло. Потому что зачастую сотрудники ничего не делают плохого с заключенными, но делают вот эти активисты.

Е. Бунтман― При попустительстве сотрудников и прямом одобрении.

Е. Меркачева― Да. И порой может быть даже потому что выполняют их волю. Мы не знаем этого. Разные бывают истории. Несколько лет назад помню, достаточно давно, как раз тогда активистов использовали для того, чтобы вымогать у заключенных деньги и эти деньги тратились на восстановление колонии. Потому что каждый начальник хотел выслужиться и показать, что у него хороший забор, стены покрашены. Но денег на это не было тогда в бюджете вообще. Тогда заключенные питались подбросами по сути. Это не слова.

Е. Бунтман― А колл-центры же существуют до сих пор. Служба безопасности различных банков…

Е. Меркачева― Я изначально говорила, что эта фраза про колл-центры… Что такое колл-центры — это камера, где 2-3 телефона. Может быть 10 телефонов.

Е. Бунтман― Для нас на этой стороне телефонной трубки это выглядит как колл-центр.

Е. Меркачева― Это весьма сложно было осуществлять именно из зоны. Потому что представьте, вы сидите в камере, в любой момент может открыться дверь ключом, кто-то крикнет «выводи», «на вход с вещами» и так далее.

Е. Бунтман― Что нас приводит к выводу, что это делалось с одобрения руководства колонии.

Е. Меркачева― Что нас приводит к выводу, что основные колл-центры все-таки у нас на воле существуют. И могу это доказать. Потому что огромное количество звонков поступало после того, как прошла волна и когда все телефоны были изъяты. Тем не менее, мошенники как работали, так и работают. Я общалась с одним из осужденных, который недавно освободился. Буквально на днях. Он рассказывал, как он занимался телефонным мошенничеством в колонии. Это весьма прагматично и сложно и в основном, что они делали, — они просто на сайтах регистрировались под видами разных красивых женщин, общались с мужчинами. У которых просили деньги на то, на это. Мужчины им сбрасывали, обещали, что сейчас они придут. Пожалуйста, купи мне то, это, брось мне на карточку. Такой развод был. То, что они превращались в красоток, когда общались со своими потенциальными жертвами – это было удивительно, потому что если бы вы видели этого заключенного. Это железные зубы, наколки. Но он очень мило писал. То есть у них целая школа была. Это то, что можно сделать тихо. То, для чего не нужно укрываться и так далее. Потому что телефон спрятал и все. Они рассказывали, как они пытались грабить людей. Не пытались – грабили людей. И им заносили симки и они по этим симкам, симки были краденые.

Е. Бунтман― А заносили сотрудники.

Е. Меркачева― Там по-разному. И криминал тоже заносит. Если вы считаете, что нет путей…

Е. Бунтман― Конечно, есть пути, есть легкие пути…

Е. Меркачева― Я знаю истории, когда телефоны за решетку проносили следователи. даже не адвокаты, а следовали.

Е. Бунтман― Верю.

Е. Меркачева― В обмен на какие-то показания, на то, чтобы расположить, довериться. Они проносили, говорили: да звони, да оставляй у себя эту трубку. То есть пути совершенно что называется неисповедимы.

Е. Бунтман― Про московские СИЗО первый вопрос. Изменилось ли что-нибудь, стало ли легче адвокатам сейчас попадать. Вы сказали, что правозащитникам – нет.

Е. Меркачева― Правозащитникам, к сожалению, нет, для меня это нонсенс. Мы можем общаться с заключенными только через стекло. Мы по камерам не ходим уже фактически два года. Я скажу про себя…

Е. Бунтман― А это смазывает картину.

Е. Меркачева― Я вообще не могу понять, что происходит там. Вы можете общаться только с конкретным заключенным, который к вам обратился, либо его родственники, либо его адвокаты. Либо иногда выборочно, приходим и говорим: приведите, пожалуйста, всех заключенных на букву «а». Чья фамилия на букву «а». Пытаемся хоть как-то, какой-то срез сделать в ситуации. Хорошо, когда мы опрашиваем тех, кто в карцере. Потому что, пообщавшись с ними, можно понять, вообще что происходит. Они ведь нарушают и согласны с этим или нет. И те, кто на карантине, потому что их только-только доставили. Они кстати для нас источник информации, пытают или не пытают полицейские и сотрудники спецслужб, которые их задерживают. Повторяю, все самые серьезные моменты происходят именно на стадии задержания. И как раз понять, что происходило и зафиксировать это мы можем только, пообщавшись с ними там.

Е. Бунтман― Мы вернемся к разговору через несколько минут.

НОВОСТИ

Е. Бунтман― Это программа «Особое мнение». Мы про московские СИЗО начали говорить. История с Лефортово.

Е. Меркачева― С чего все началось.

Е. Бунтман― Сначала все запретили, потом все разрешили после скандала.

Е. Меркачева― Хорошая история.

Е. Бунтман― Отличная.

Е. Меркачева― Все началось, судя по рассказам заключенных, их адвокатов, пришел прокурор надзирающий. А надзирает там никто иной как прокурор самой Генпрокуратуры. Потому что СИЗО федерального подчинения. Он говорит: что у вас за бардак, что это у вас заключенные с бутылками воды на прогулочный дворик поднимаются. И ходят там и пьют. Зачем. Это не полагается. Потом он сколько: что за журналы с женщинами на обложках. Или внутри. С лицами женщин. Не полагается.

Е. Бунтман― С мужчинам должны быть журналы.

Е. Меркачева― Непонятно. Ну и так далее. Почему это у вас спят, лежат на кроватях в дневное время. И все это послужило, администрация СИЗО четко исполнила все те требования, которые прокурор изложил, не знаю, в письменном это было виде или нет. Но в итоге случился по сути коллапс. Потому что заключенные очень сильно возмущались. Вы представьте человека, который после перенесенного коронавируса, а в основном в Лефортово все перенесли его, у него одышка, ему тяжело подниматься наверх. Прогулочные дворики на самом верху. Он поднимается и хочет сделать глоток воды. Тем более это все происходило в жару. Прокурор как специально подобрал время.

Е. Бунтман― Это же такое СИЗО особенное из московских.

Е. Меркачева― Они поднимаются и хотят сделать глоток воды. Естественно, никаких кулеров там нет. Если вы предполагаете, что там диваны для отдыха, цветочки растут – вы ошибаетесь. Это просто бетонное…

Е. Бунтман― Где-то еще можно представить, а в Лефортово, наверное, нет.

Е. Меркачева― Это та же камера.

Е. Бунтман― Потому что это ФСБшная…

Е. Меркачева― Та же камера с бетонными стенами, бетонным полом, где нет потолка. Он решетчатый. И люди не могли сделать глоток воды, они стали возмущаться. Стали рассказывать об этом своим адвокатам.

Е. Бунтман― От адвоката Сергея Фургала мы об этом узнали.

Е. Меркачева― Да. Он кстати пришел ко мне, откуда все пошло. Пришел ко мне в редакцию и говорит, что сейчас все скажу. И стал рассказывать, что у Фургала еще открутили столик, который там был и соответственно по его словам, что Фургал не может ни пищу себе приготовить, они же там салаты какие-то, бутерброды имели право делать. Потому что какие-то передачки к ним приходят. Плюс есть ларек тюремный. Где можно что-то заказать. И вообще для того чтобы как-то питаться, хорошо бы это делать за столом. Все-таки люди с вами. А тут оказывается столик спилили и есть не на чем по его словам. Он также сказал, что невозможно ни письма читать, ни писать. Потому что раньше это делали за столом, как культурные люди. Эта история со столиком меня особенно потрясла. Ну и журналы, конечно. Это нечто. То, что нельзя спать в дневное время, можно только лежать с открытыми глазами. Все-таки потом разрешить с закрытыми глазами лежать, но непонятно было, кто будет контролировать, что человек в это время не заснул.

Е. Бунтман― Глубину сна.

Е. Меркачева― Вдруг он там медитирует. Должен ли он был шевелиться и как это должно происходить. Все сразу осознали, что это какой-то абсурд и что это все очень нехорошая история. И я знаю, что депутат думы отправил запрос…

Е. Бунтман― После большого скандала осознали? Как-то повлияло?

Е. Меркачева― Я думаю, что все это мы придали огласке. Это единственное оружие, которое зачастую есть в условиях всех этих карантинных мер у правозащитников, адвокатов. Просто о чем-то рассказать. Об этом рассказали. Написали. И были депутатские запросы в ту же Генпрокуратуру. И в изоляторе Лефортово пошли на уступки. Воду разрешили. То есть мне кажется это вообще не то, о чем стоило в принципе говорить. Но почему-то прокурор начал эту историю. И вообще про прокуроров, я всегда себе представляла, что они те люди, которые приходят и наблюдают за тем, чтобы не нарушались права заключенных в первую очередь.

Е. Бунтман― Я думал, это правозащитники делают.

Е. Меркачева― И прокуроры тоже. Они соблюдают законность. А законность она с обеих сторон. А мы ходили по камерам и стали разговаривать с заключенными, это было несколько лет назад. Они говорят: вы знаете, до прихода прокурора было лучше. А пришел прокурор, сказал, что у вас тут лишние полотенца…

Е. Бунтман― То есть не в той области надзора осуществляется.

Е. Меркачева― Все из камеры вынесли, вещи забрали. Лишние продукты забрали. Чего-то отключили. И заключенным это не понравилось. Для меня загадкой остается: почему прокуроры не спешат общаться с заключенным, который объявил голодовку. То есть они должны по закону прийти, но приходят они через 10 дней, или еще позже. Для меня непонятно. Я думаю, что в первый день…

Е. Бунтман― Они думают, что само пройдет.

Е. Меркачева― А я не понимаю, почему. Спросите у человека, он же против чего-то протестует. Может быть, что-то случилось страшное.

Е. Бунтман― Много сейчас голодовок в московском СИЗО?

Е. Меркачева― Нет, немного, к счастью. Буквально несколько было, в основном люди протестовали против того, что делает следствие. Против возбуждения уголовных дел, они считают, что это несправедливо. Против незаконных арестов. Была одна совершенно сумасшедшая история, когда протестовал человек, которого обвиняли в том, что он лидер организованной преступной группировки. Та самая статья о ворах в законе, которая новая. Огонек – у него кличка. И он протестовал, писал массу писем, мне написал огромное количество, в которых говорил, что все это давно уже не так, что его давно раскороновали в каком-то 2005 году и что он давно писал всякие письма на имя министра внутренних дел и просил не считать его таковым и он не является. Рассказывал про свою гражданскую жизнь, что у него семья, как он работал охранником на автостоянке и так далее. Причем я с ним встречалась и он очень долго голодал. Больше 40 дней. Он за это время превратился просто в скелет. Было жутко его жалко, потому что вопрос стоял, что будут какие-то необратимые последствия. И он продолжал доказывать, что нет, я не авторитет, меня не имеют право по этой статье привлекать. Я не знаю, как будет сейчас разворачиваться дальше следствие, но это был просто для меня поразительный случай. Того, что возможно действительно под одну гребенку берут просто всех подряд. Открывают сайт Прайм-Крайм, а может быть это был ход у него такой…

Е. Бунтман― Вообще статья с довольно широким правоприменением, мягко говоря.

Е. Меркачева― Да. Слава богу, он потом отказался от голодовки. Сейчас я знаю, что он восстанавливается. Очень медленно, непросто выходит из голодовки. Там целая история. И в свое время Лиза Глинка, которая погибла, она всегда особое внимание уделяла именно тем, кто голодает и помогала им выходить из голодовки, приносила специальные смеси. Лизы, к сожалению, нет, мы пытаемся взять на себя ее функции.

Е. Бунтман― Еще несколько частных историй. История с Никитой Белых. Его адвокат господин Грохотов недавно говорил, что Никиту Юрьевичу, бывшего губернатора таскают из СИЗО в колонию и обратно. И никакого в этом смысла нет, потому что никаких следственных действий не проводится. Что с этим можно сделать, делается.

Е. Меркачева― Во-первых, возбуждено новое уголовное дело. И в рамках следствия заключенных действительно этапируют в СИЗО, где в основном проводятся все действия. Этапировать могут под этим предлогом, а что там дальше с человеком происходит – непонятно.

Е. Бунтман― То есть могут год не вести следственные действия…

Е. Меркачева― На самом деле следователь может сказать, что он запросил какую-то экспертизу. Сколько она будет идти – непонятно.

Е. Бунтман― Оно вообще обязано отчитываться или нет и перед кем?

Е. Меркачева― Следствие да, отчитывается. Потому что на самом деле ведь и суд даже избирает меру пресечения тому человеку, который осужден, он уже в колонии. Тем не менее, когда возбуждается новое дело, ему продолжают избирать меру пресечения. Это целая история.

Е. Бунтман― Это делается довольно автоматически.

Е. Меркачева― В принципе да, но человек не может просто так находиться в СИЗО. Для меня, например, большая загадка – когда наших заключенных московских вывозили из СИЗО в ИВС, это учреждения, которые принадлежат полиции, и там они в гораздо худших условиях содержались какое-то количество времени под предлогом, что будут следственные действия. Ничего не происходило. Либо же один раз следователь пришел, вот они там просидят 10 суток…

Е. Бунтман― Без еды на голом полу и так далее.

Е. Меркачева― Ну не настолько. Там кормят, конечно. Но там нет всего того, что есть в обычной камере даже в СИЗО. И по сравнению с ИВС изолятор кажется уже чем-то более приличным. С этим у нас большие проблемы. Потому что закон это строго регламентирует и говорит, что можно человека перевозить из СИЗО в ИВС, только если ИВС расположен в другом регионе. И следственные действия соответственно там происходят. Но чтобы это происходило в рамках одного города – зачем, какой смысл. Следователь вполне может прийти в обычное СИЗО и там провести следственные действия. То есть много вопросов. Но самое главное нарушение, которое до сих пор продолжается — это этапирование заключенных до вступления приговора в законную силу. До апелляции. Причем этапируют всех подряд. И этапируют в дальние регионы такие как Иркутск, то есть вот человек сидит, ему приговор первой инстанцией вынесен. Но он пишет апелляцию, он не согласен и говорит, что хочет остаться здесь и готовится к этой апелляции. И хочет сам быть…

Е. Бунтман― Я правильно помню, что по УПК он и должен находиться там до вступления приговора в законную силу.

Е. Меркачева― Да, но для того чтобы разгрузить СИЗО, я думаю, для того чтобы мы не понимали, какова истинная ситуация, наверное, следствие сейчас очень активно работает, и мы бы были в шоке (неразборчиво)… Их просто развозят по разным регионам. Доходит до смешного. До смешного и печального. Потому что некоторых катают по многим городам и весям и возвращают в итоге обратно, потому что если он требует, чтобы присутствовал на апелляции, его должны вернуть. Или если адвокаты начинают писать жалобы во все инстанции, то его возвращают. Помню мы как-то общались с одним заключенным, он, что интересно был, у него двойное гражданство. Российское и другого государства. Так вот он рассказывает, как его вывезли сразу после приговора и он объехал, если не ошибаюсь, порядка 10 городов, попутешествовал по России, после чего его вернули обратно. Он говорит, что я бы конечно и рад был бы посмотреть на Россию-матушку. Но только желательно не из окна автозака. И не столыпинского вагона. А тут это все огромные деньги. Это все дикие средства, которые затрачиваются. Последняя история, которая меня поразила – когда бывший следователь Следственного комитета Дубинский тяжелобольной. Его освободили из-под стражи, потому что признали, что у него есть заболевание, препятствующее нахождению в СИЗО. И он дома на домашнем аресте. Потом приговор первой инстанции – он его обжалует. Приговор реальный. Но его все равно арестовывают и сразу же помещают в СИЗО. Но ведь есть тот самый документ, суд вынес постановление, что у него есть болезнь, препятствующая содержанию под стражей. Несмотря на это, его тут же перевозят другой регион, он какое-то время путешествует, находится во Ржеве. Там какие-то по словам его супруги ужасы с ним происходят, в итоге его опять возвращают сюда. И его освобождают. Потому что, ну в общем, это глупость, я не понимаю, зачем все это нужно. Потому что максимальное количество людей, особенно в этот сложный период пандемии… должна находиться на домашнем аресте. Зачем их мучить, зачем издеваться над их родственниками. Которые не знают, где их близкие. Они бегают по инстанциям…

Е. Бунтман― Наверное, логика такая: вдруг сбежит.

Е. Меркачева― У нас нет статистики такой, которая бы показывала, что большинство людей, которые были под домашним арестом, они оказались недобропорядочными и они нарушили условия ареста. Это неправда. Это единичные случаи. Поверьте мне. Люди дорожат тем, что у них есть возможность быть дома. И домашний арест не самое лучшее, что может быть. Потому что некоторым запрещают гулять, и они сидят дома и вынуждены просто в 4-х стенах, им нельзя пользоваться Интернетом. Нельзя звонить. Вообще ничего нельзя. Тем не менее, дом это дом.

Е. Бунтман― Еще один не самый обычный вопрос. Последние недели-две много задерживали, десятками, если не сотнями мигрантов. Потому что возникали какие-то и до сих пор непонятны причины массовых драк. Что вообще происходит. Их задерживали, многих депортировали. Где содержатся эти мигранты. И в каких условиях.

Е. Меркачева― У нас есть специальный центр миграционный. В Сахарово. Стал известен…

Е. Бунтман― Туда свезли всех после митингов.

Е. Меркачева― Да. После чего он едва ни рухнул, как нам казалось. Потому что такого огромного количества он никогда не мог принять.

Е. Бунтман― Когда, например, наконец, люди увидели, в каких безобразных условиях содержатся мигранты в том числе.

Е. Меркачева― На самом деле я не могу сказать, что они прям совсем безобразные. И когда там содержатся только мигранты — это гораздо лучше, чем когда там содержатся все подряд. Потому что тогда нет перелимита. И мигрантов там обычно бывает 100-200 человек. Это если нет какого-то коллапса. Если нет такой драки, если не свозят туда, кто не мигранты. То там человек 200 в среднем и как-то всего хватает. И припасов, и материально-бытовых…

Е. Бунтман― А вы посещали Сахарово, когда там были мигранты.

Е. Меркачева― Мы посещали, когда там оказались все остальные.

Е. Бунтман― До этого нет.

Е. Меркачева― Я лично не посещала. Мои коллеги посещали. Много было проблем, они связаны в основном с тем, что люди там долго содержатся. А некоторые живут там годами. То есть до двух лет.

Е. Бунтман― Ждут решения о депортации или почему.

Е. Меркачева― Да, ждут документы. Это все непросто, долго. И конечно они, можно сказать, что их права ущемляются, хотя бы потому что они рады, чтобы их поскорее уже отправили домой. И сами готовы оплатить свое путешествие на родину. Но масса задержек и всего, что происходит. То, что их отправили, я не считаю, что это плохо. Потому что люди нарушили закон, наше миграционное законодательство в том числе. Пусть на родине будут, в конце концов.

Е. Бунтман― Это те, кто нарушил миграционное законодательство. Потому что у участников драки уверен, что многих есть вполне легальные основания работать.

Е. Меркачева― В любом случае мне кажется те люди, которые приезжают в чужую страну и хотят что-то хорошее для этой страны сделать, для себя. Заработать. Наверное, должны соблюдать законы этой страны. Иначе это очень странно…

Е. Бунтман― Русские тоже дерутся друг с другом. Российские граждане.

Е. Меркачева― Тоже. Но это не было такой массовой дракой наверное. Нигде, как произошла…

Е. Бунтман― Ну как, вон болельщики «Спартака» и «Зенита» подрались, и уверен, что они не относятся к мигрантам. Ева Меркачева у нас была в гостях в программе «Особое мнение». Журналист «Московского комсомольца», правозащитник. Спасибо большое.

Е. Меркачева― Спасибо большое.

Источник: Эхо Москвы, 6.09.2021