На фото старший юрист "Центра защиты прав СМИ" Светлана Кузеванова

Российские власти запустили очередной виток давления на независимые медиа и некоммерческие организации с иностранным финансированием. В конце 2020 года президент России Владимир Путин подписал несколько принятых ранее парламентом законопроектов, ужесточающих существующие или вводящих новые запреты. Среди них – закон о возможности признавать "иностранными агентами" физических лиц, то есть граждан России.

Согласно закону, "иностранными агентами" могут признавать граждан, которые занимаются политической деятельностью или занимаются "целенаправленным сбором сведений в области военной, военно-технической деятельности" России и при этом получают финансирование из-за рубежа. Под политической деятельностью, согласно документу, понимается в частности организация митингов и наблюдения на выборах, участие в деятельности партий, выступление с "публичными обращениями" об изменениях законодательства, "распространение мнений" о действиях чиновников.

До вступления в силу этого законопроекта физических лиц уже могли признавать в России "иностранными агентами", приравняв их к средствам массовой информации. Перед Новым годом в реестр "физлиц-СМИ-иноагентов" попали правозащитник Лев Пономарёв (председатель национальной общественной организации «За права человека», член Московской Хельсинкской группы), гражданская активистка Дарья Апахончич, сотрудничающие с Радио Свобода журналисты Людмила Савицкая и Сергей Маркелов, а также автор Радио Свобода и главный редактор сайта "Псковская губерния" Денис Камалягин.​

О том, как в этих условиях журналистам защититься от репрессивных законов, в интервью сайту Кавказ.Реалии рассказала старший юрист "Центра защиты прав СМИ" Светлана Кузеванова.

– Под Новый год Минюст включил пять человек в список СМИ-иноагентов. Понятна ли вам логика отбора этих людей?

- Когда список озвучили, я, как и все, кто знает этих журналистов, сильно удивилась. Принцип отбора совершенно непонятен. Почему именно эти регионы? Почему именно эти журналисты? Почему именно в таком количестве и чем они, собственно, это заслужили? Но это хорошие независимые журналисты, которые качественно делают свою работу. Удивляет, что год назад было замечание со стороны законодателей: мол, это закон не для всех, не стоит переживать, в список попадет максимум пара десятков человек. А сейчас, когда включили этих пятерых, совершенно очевидно безобидных и не наносящих никому вреда, то возникает вопрос: а сколькими еще журналистами пополнится этот список? А я думаю, следует ожидать, что в ближайшее время он расширится.

Возможность объявления физических лиц СМИ-"иноагентами" появилась еще в прошлом году. В тех поправках фигурирует сложная юридическая конструкция. Говорится, что они могут признаны "иноагентами" при наличии двух условий: если они получают деньги из-за границы и если они публикуют или участвуют в создании материалов, например, Радио Свобода. Но вот что любопытно в этой концепции: получение иностранных денег может быть не связано с распространением материалов.

Получается, что вы можете публиковать у себя на странице в фейсбуке материалы Радио Свобода, потому что они находят отклик в вашей душе, а при этом вы от родственника из-за границы получаете какие-то деньги. И этого уже достаточно для признания "иноагентом". Никто не будет проверять связь.

Когда был принят этот закон, у всех причастных был культурный шок. Потому что никто не понимал: как это? У практикующих юристов вообще волосы дыбом встали. Исходя из того, как сформулирован закон, в него может попасть каждый второй человек в стране, который даже не занимается журналистикой, а просто что-то постит в интернете.

– Это может повлиять не только на журналистов, но и на свободу самовыражения экспертов? Например, петербургскую художницу и активистку Дарью Апахончич включили в список якобы за то, что она давала комментарии телеканалу "Настоящее Время".

– Да, конечно, абсолютно на всех: на бизнесменов, на артистов, на спортсменов. Комментирование – это тоже распространение материалов, это очень широкое понятие. И не важно, будет ли это сделано от лица этого человека в его собственном аккаунте или дан экспертный комментарий Радио Свобода или любому другому изданию. Причем вовсе не обязательно даже получать за это деньги из иностранных источников. Это может быть и организационная поддержка. К примеру, человек съездил на какое-то мероприятие за границу, ему оплатили билеты и проживание, это уже будет считаться иностранным финансированием, исходя из понятийного аппарата этого закона.

Если кто-то попадает в список физлиц-"иноагентов", то он должен будет создать юридическое лицо и отчитываться перед Минюстом за свои иностранные доходы. А также добавлять в каждый пост в фейсбуке пометку, что "я гражданин, выполняющий функции иностранного агента". Такой ярлык может получить любой, кто получает любое иностранное финансирование и делает что-то такое, что власти признают "политической деятельностью". Как мы видим на примере НКО, это может быть забота о больных детях, профилактика распространения ВИЧ-инфекции или критика судебной системы. Все что угодно.

– Ваш центр уже давно находится в списке НКО-"иноагентов". Этот новый виток тренда на ужесточения на вас как-то повлияет?

– Это не просто тренд на ужесточение. Это фактически запрет на весь некоммерческий сектор в том виде, в каком он сейчас существует. "Иноагентам" сейчас и так живется не просто плохо, а очень плохо. И с точки зрения организации работы, и с точки зрения репутационных рисков. Власти продолжают распространять через своих, скажем так, последователей информацию, которая дискредитирует не только людей, занятых в НКО, но всю работу в целом. А сейчас еще и вносятся поправки, согласно которым НКО-"иноагенты" не смогут проводить публичные мероприятия без разрешения Минюста. В случае нарушения организацию смогут просто закрыть. Таким образом, просветительская работа будет сведена к нулю.

И как бы нам ни рассказывали, что Россия в этом смысле не изобретает велосипед и за рубежом все примерно так же, на самом деле речь идет о медленном, но последовательном давлении на НКО с целью прекратить их деятельность.

Когда только все это началось, многие НКО с иностранным финансированием прекратили работу. Вот сейчас приходит новая волна. И вопрос в том, до какой степени люди, работающие в подобных организациях, готовы терпеть все эти неудобства, ради, по сути дела, общественного блага. Ведь конечная цель работы таких НКО – это защита прав человека, помощь ущемленным слоям населения.

– Наверное, главное уголовное дело 2020 года, связанное с ущемлением свободы слова в России, – это дело журналистки Светланы Прокопьевой, которую обвинили в оправдании терроризма и оштрафовали на огромную сумму. Однако многие считают даже такое решение своего рода победой. Вы как думаете?

– Весь этот сюр в суде, который мы наблюдали, не мог не трогать. Мне, не только как юристу, а просто как человеку, когда прокурор просила шесть лет лишения свободы, стало по-настоящему страшно. Даже несмотря на то, что я понимала – вряд ли был бы оправдательный приговор, но в глубине души надеялась... ну, на штраф. Это же не стоит того, чтобы человека упечь на шесть лет.

Когда была объявлена цифра и суд ушел на перерыв, я два дня не могла думать ни о чем другом. Человек, которого ты знаешь, может сесть в тюрьму просто за слова. Это действительно страшно.

Когда вынесли приговор, в фейсбуке люди разделились на два лагеря. Первые кричали, что "ура, победа" и не важно, что приговор обвинительный, важно, что она на свободе. И сама Света, насколько я знаю, именно так это оценивает. А вторые говорили, что нет, это не победа и ужасно. Я все-таки отношусь к лагерю первых. Ведь мы понимали, что мог быть и реальный срок. Возможно, этого не произошло из-за большой общественной огласки, точно знать мы не можем. Да, так не должно быть в нормальном правовом государстве. Но зная, какие приговоры выносятся по похожим делам в России, – это победа. Как бы печально это ни звучало.

– Еще один случай давления на журналиста закончился трагически. В Нижнем Новгороде главный редактор местного издания Ирина Славина покончила с собой. Вы лично знали Ирину. По прошествии некоторого времени появилось ли понимание того, что с ней произошло?

– Очень откровенно отвечу на этот вопрос. Я была очень зла на Иру. Когда я узнала об этом, сначала я не поверила. Мне казалось, что, может быть, это какая-то акция для привлечения внимания или еще что-то подобное. Даже пост, в котором она обвиняла Российскую Федерацию, я не восприняла всерьез. Но когда стало понятно, что все это правда, вот тут я очень сильно разозлилась. Это была такая злость от безысходности. Мне казалось, что Ира должна была знать: в один момент это ничего не изменит. Никто не сядет. Никто не будет снят с должности. Ничего не изменится в этой стране. Она должна была жить.

Да, у полицейских перед глазами будет вечный мемориал… Я думаю, что она четко просчитала этот момент. Мне тогда казалось, что, будучи журналистом, она могла сделать гораздо больше для изменения страны, нежели такой акцией, таким уходом. Ну и, конечно, всю гамму человеческих чувств, которые вызывает эта ситуация, я испытала. Хотелось плакать, хотелось не верить в произошедшее. А потом стали звучать мнения, что этот поступок однозначно войдет в историю и в долгосрочной перспективе что-то изменит. Сейчас мне просто хочется, чтобы ее смерть не была напрасной, вот и все…

– Но это был какой-то эмоциональный порыв? Или какой-то холодный и изощренный расчет? Сложно представить, как люди решаются на такие шаги.

– И мне сложно представить. Нельзя сказать, что я ее очень близко знала. У нас были профессиональные отношения. Я и наши юристы вели ее гражданские дела. Могу точно сказать, что она не была психически больным человеком. Некоторые пытаются представить ее в таком свете, какой-то неуравновешенной. Это звучит в отказах в возбуждении уголовного дела о доведении до самоубийства. Но ведь там по-хорошему надо расследовать правомерность действий полицейских, которые ворвались к ней в дом. Вот это нужно оценивать на предмет правомерности, адекватности и обоснованности.

На мой взгляд никакого доведения до самоубийства там нет, да и наивно полагать, что они возбудят дело по этому факту. Но вот то, что ее вдобавок хотят представить умалишенной с раздвоением личности... Она такой не была. Она была совершенно здравым человеком, вполне уравновешенным. Да, эмоциональная. Очень правдолюбивая. Такая вот, непримиримая. Она не готова была смягчать правду. Ей важно было сказать именно так, как она видит знает, без стремления перестраховаться и обезопасить себя.

Другой момент – что стало толчком, был ли это обыск или что-то другое? Этого мы, к сожалению, наверное, уже не узнаем. Но то, что она подверглась жесткому прессингу, в связи со своими административными делами, – это факт.

– Недавно "Медиазона" по требованию властей удалила материал о распространении коронавируса в тюрьмах. Подобные случаи с федеральными СМИ получают широкую огласку, а что в этом смысле происходит в регионах?

– В регионах тоже все отслеживают и контролируют. Но это касается в большей мере не СМИ, а обычных пользователей, которые активнее журналистов публикуют в соцсетях иногда проверенную, а иногда непроверенную информацию. А иногда просто какие-то свои переживания по поводу проблем, связанных с ковидом.

Множество таких людей привлекают к административной ответственности за распространение фейков. Доказательства нужны минимальные. Если человек не может подтвердить достоверность того, что он написал, а зачастую сделать это очень сложно. Вся информация о проблемах появляется либо из анонимных источников, либо от тех, кто навряд ли ее публично подтвердит. Заканчивается все достаточно большими штрафами.

Сейчас фейк – это скорее не заведомо недостоверные сведения, как это определяет закон, а это все сведения, которые идут вразрез с официальными данными властей о ситуации с ковидом. Чаще всего под штрафы попадают простые пользователи, которым нужно где-то все это обсуждать. Понятно, что стоит задача сузить круг возможностей для подобных обсуждений вплоть до кухонных разговоров.

– Как если не избежать, то хотя бы минимизировать подобные риски?

– Если мы говорим о журналистах, то стандартный набор: проверять достоверность информации, стараться найти дополнительные подтверждения и всегда включать туда и официальную точку зрения властей. Что же касается обычных граждан, то просто быть осторожными, и, если очень хочется сообщить какую-то информацию, но вы не до конца в ней уверены, то это стоит отметить, что, мол, время покажет, как было на самом деле.

***

Российское законодательство о некоммерческих организациях и СМИ – "иностранных агентах" неоднократно подвергалось критике правительств западных стран и международных правозащитных организаций.

Источник: Кавказ.Реалии, 31.01.2021